Читаем без скачивания Защита Ружина – 2. Роман - Олег Копытов

Другое интересно. Почему Андрей Васильевич Ружин с таким скрипом начинал и продолжал проект «Нерюнгри» (и даже в марте его заканчивал); таким – забежим подальше вперед – таким ложным белым грибом корпел над проспектом «Ивановский район Амурской области»; с такой уже ненавистью мыкался над мультимедийной презентацией теперь не «Нерюнгри», а как бы и родного (за дюжину лет жизни-то в нем!) Этого города? (Про всякие там – чуть не сказал порнографические, где же порно в ЛЭП опорных? – корпоративные календари вообще молчим!) А вот первый свой проект, «Путевые машины» сделал быстро, ладно, с огоньком?

…Какую ахинею я нес все предыдущие 30 страниц?! Подумаю я лет через 20.

А может, и не подумаю…

А посему продолжаю…

Кафедре маркетинга и рекламы Этогородской академии экономики и права в 2004 году исполнилось три года. В мой антре туда в первый рабочий день… точнее, на первый рабочий час, точнее, пару, ибо устроился я, как помним, почасовиком, там царил творческий беспорядок. Несусветно заваленные всяким хламом, средь которого единственным глянцем выделялся пошлейший журнал всех времен и народов «Дорогое удовольствие», тесно составленные, лучше сказать, сдавленные между собой столы располагались ровно по центру большой комнаты, тесной настолько, что она казалась крошечной: ведь были еще шкафы, густо заваленные сверху донизу – бумагами, худенькими книжками и толстыми книженциями, толстыми и толстенными папками, границ между шкафами и потолком рассмотреть было решительно невозможно. Каких-нибудь пошлых цветочных горшков Ружин нигде не рассмотрел, зато в одном углу кафедральной комнаты увидел стол с привлекательной относительной свободой окрест, а на столешнице красовалась табличка: «Король». «Прикольщики!» – чуть было не подумал Ружин, но вовремя разглядел, что перед званием венценосца стояли инициалы «А.Н». Народ, в то время находившийся на кафедре – каждый! – был подозрительно худ собой. А как же иначе! Только подобные дистрофики могли передвигаться по этим ужайшим пространствам по обе стороны срединного ряда столов, и даже иногда перед каким-то из столов усаживаться. Впрочем, одна девушка-преподавательница имела под пуританской – под горло – серой кофтой великолепную грудь, а одна дама далеко пост бальзаковского возраста носила на голове прическу типа «куст сирени»… К девушке Ружин, вопреки обыкновению, ни грамма не воспылал, объяснения чему потом никогда найти не мог, ибо она была еще и конкретно миловидна.

«Между прочим, если Король-невидимка – тоже дама, то мущинка-то здесь, похоже, только я один», – подумал Ружин и двинулся в сторону смежной комнаты в проем без двери, ибо за ним могло быть рабочее место только завкафедрой.

Он ошибался. Да – комната эта была небольшой, но на две, нет, три головы незаставленней общей залы. Здесь была даже какая-то офисная зелень и прочие фикусы. Здесь вкусно парфюмировал полированной столешницей лишь слегка тронутый белой бюрократией стол начальницы. Да, именно за ним почти жеманно сидела она.

Но здесь же стояла женщина почти правильной фигуры сорокалетней дамы, хотя с таким фантастически массивным курдюком, который бывает разве что у аниматоров Микки Маусов в торговых центрах и то, как знаем, из ваты. Маленький офисный столик подле нее не оставлял сомнений, что это именно ее рабочий стол.

Завкафедрой маркетинга и рекламы удивленно вскинула брови явлению Ружина и взяла с места в карьер:

– Андрей Васильевич! Я же вам по телефону объяснила: у вас две пары деловой этики в неделю, расписание на стенде перед кафедрой.

– Ну, понимаете, в учебниках моей дисциплины – там столько тривиального, я бы хотел добавить такого, филологического, что ли, подхода….

– Конечно, конечно! Вы ведь профессионал! Идите, работайте, Андрей Васильевич…

В апреле 2006-го Бедобабин сказал: «Поздравляю вас, а вы поздравьте нас! С нового учебного года кафедру связей с общественностью открываем точно! Москва дает добро!»

В мае Бедобабин сказал: «Вас нужно утвердить на ученом совете!»

В июне вызвала уже декан МЭО Наталья Степановна:

– Андрей Васильевич! Ученый совет утвердил вас, и будем подписывать приказ, чтобы вы начали не с 1 сентября, а пораньше.

– Почему?

– Ну что вы! Это же новая кафедра. У вас же пока, у вас, завкафедрой! – даже стола своего сначала не будет. Нужно мебель закупить, папки для бумаг, урну в конце концов! Лаборанта найти. А по учебным планам, знаете, сколько работы будет, по нагрузке…. Кстати, вы в курсе, что вначале все, повторяю, все преподаватели у вас будут приходящими, то есть почасовиками. Вы что, 1 сентября их начнете искать?.. Так! И всё, всё – только с моей помощью!.. А я, хоть и беру летом всего недельку, выхожу из отпуска… Та-ак…

«Ну, влип»! – подумал Ружин.

– …Этим летом я выхожу 5 июля. Всё, решено. С пятого июля вы – заведующий-организатор кафедры связей с общественностью!

– Спасибо.

– Так. Еще на минутку задержитесь…

Глава пятая

С определенного момента жизни в нас пропадает всякая охота и философствовать, и иронизировать. И даже радоваться чему-то. И даже чему-то печалиться.

Так подумать Андрею Васильевичу Ружину еще только предстоит. Но уже очень скоро.

А пока! Живи да радуйся! Да иронизируй над кафедрянской жизнью бывшей своей, теперь – чужой кафедры маркетинга. Философски отнесись к мрачным прогнозам о начале новой жизни.

И впрямь! Чего сутулиться раньше времени?

Ружин выпросил у жены благопристойный объем под хороший ужин. Употребил. И заснул сном младенца, даже не попросив у мамочки сказочку на ночь.

Это было 15 июня. До 5 июля оставалось 20 дней. Точнее – 18.

Но – боже мой! – сколько событий произошло за эти 18 дней!

На следующий же день Ружин сказал – сразу Карпову, минуя Яшина, что так и так, поэтому он увольняется. Карпов отреагировал спокойно, только просил доделать буклет для областной прокуратуры.

Тема там, действительно, была мутная. По вине капризного заказчика. Прокурорским сделали суперские фотографии. Распечатали бесплатно отпечатки с файлов. Но вот им не понравилась самая клеевая фотка. Где запечатлены были – в отутюженнейшей форме! – умопомрачительная помощница прокурора-брюнетка и умопомрачительная помощница прокурора-блондинка вместе взирающие, в рабочем кабинете, конечно! – в объектив. Почему не понравилась – не объяснили. Народ особенно не гадал, выдвинул самую примитивную версию – обе главные соски Самого. Не захотел делиться с народом самым сокровенным. Сделали фотосессию в самых багровых тонах. Опять не понравилась. Пересняли всё супернейтрально. Теперь не подписывают буклет целиком. Вот уже вторую неделю. А файлы в типографию нужно было сдавать еще вчера.

– Андрюша, ты же на пару с Егором ведешь этот проект, разберитесь до конца, пожалуйста! И иди в свой нархоз!

…Через пару дней Андрей сидел на скамеечке на площади Славы (народная шутка юмора – площадь Слава Богу, ибо рядом с Домом радио, давно стоявшим на площади Славы, вечный Этогородский губернатор возвел православный суперхрам).

Чирикали воробьи и ворковали голуби. Ничто не предвещало беды.

И тут Ружин нутром почуял, что кто-то на него пристально смотрит. Чуть поодаль, чуть сбоку стояла, щурясь на закатном солнце… как же ее зовут? Ей было где-то за 30, когда Андрей впервые ее увидел, а было это ровно в тот год, когда они поселились в муниципальном общежитии и Андрей каждый раз ходил с женой на Центральный рынок таскать авоськи. Еще была у него такая дурная привычка, каждый раз помогать ходить жене на рынок. Жена быстро перезнакомилась со всеми более-менее достойными продавщицами Центрального рынка… Эта торговала там…

– Андрей, всё вспомнить меня не можешь? А сколько раз ко мне занять червончик забегал? И чтобы жене не говорила.

– Ну пару раз… – Ружин ответил спокойно, но жаба стыда от стреляния на опохмелку одна из самых липких.

– Пару раз!.. Да Катя я, Катя! Из рыбного отдела.

Она уже сидела рядом. От нее сладковато пахло.

– Слушай, ты еще там на доцента, что ли, сдавать хотел.

Ружину стало ее жалко.

– Я хотел защитить кандидатскую диссертацию.

– Защитил?

– Да. Я – кандидат филологических наук.

– Поздравляю.

– Спасибо.

– Слушай, ты можешь меня немного проводить? До Комсомольской.

Ружин сам не понял, как оказался у нее дома. В пятиэтажке недалеко от Дома радио, на кухне, немного замороженный, но уже с сигаретой.

– Вот это такая штука, итальянская, кажется, знаешь, такая прикольная, это и не настойка, и не ликер, и не коньяк, а вот там и коньячка чуток, и сладенькая немножко, и даже укропчиком немножко. Да?

– Нет ну вещь замечательная, конечно.